Имя Игоря Северянина замалчивалось отечественным литературоведением до 80-х годов ХХ века. Творчество Северянина вступало в контраст с восприятием действительности и привычным тогда пониманием поэзии. Его современники-критики обвиняли автора в безвкусии и пошлости. Нужно отметить, что поэт относился к такой критике спокойно, а со временем у него стали появляться союзнические отклики завсегдатаев петербургского литературного салона Федора Сологуба.
Написанное в 1915 году стихотворение «Увертюра» принесло Северянину славу «салонного» лирика.
История создания этого произведения была такова: В.В. Маяковский , который был приглашен в гости к Северянину, выпивая шампанское, окунул в бокал ананас, съел его и предложил хозяину вечера последовать его примеру. Первая строка стиха тут же родилась в голове поэта, и вскоре вышел в свет сборник стихов «Ананасы в шампанском».
Стихотворение создает ощущение восторга, торжественности, и вместе с тем нервозности и истеричности. Оно символизирует время, в котором творил поэт. Неудовлетворенность жизнью рождало у многих стремление уйти от реальности. В творческих людях рождалось новое мироощущение. Восторженно выкрикивая «ананасы в шампанском!», поэт вдохновляется и «берется за перо!». В этом внезапном вдохновении выражается лиричность героя, который бежит от пустоты действительности и пафоса.
Остро, сжато и ярко описана окружающая реальность, которая выражена как «пульс вечеров!» Эта новизна, по мнению автора, тоже заслуживает место в поэзии, наряду с вечными ценностями, воспеваемыми повсеместно.
Картина «легкой жизни» передана благодаря теме женщин в высшем свете. Девушки «нервны» , дамское общество «остро» . Такая среда жестока, она способна «трагедию жизни» претворить в «грезофарс» .
Атмосфера толкает что –то предпринять, куда-то отправиться: «из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!» Нервный ритм, неожиданное соединение несовместимого укладывается в трех строфах стихотворения.
Многоликость образов, за которыми, кажется, автор хочет спрятаться, побуждение действовать, быстрая смена сюжета после прочтения оставляет ощущение недосказанности.
Употребление неологизмов делает стихотворение очень простым для восприятия теперешнего читателя. Есть место стремительно ворвавшимся в то время новым, магически звучавшим словам: аэропланы, автомобили, экспрессы, буера. А значения архаизмов понятны, слова эти используются в речи по сегодняшний день: порывно, перо. Интересны слова, создание которых приписано именно Игорю Северянину: ветропросвист, крылолет, грезофарс.
Аллегорические образы помогают понять истинное значение пустых бесед и звона бокалов на пафосных вечерах. Отсутствие эпитетов позволяет добиться динамичности стихотворения, а его торжественность достигнута за счет большого количества восклицательных знаков.
Использование новых ритмов, неологизмов было несвойственно произведениям литературы того времени.
Лирическое стихотворение «Увертюра» можно отнести к песенному жанру. Не зря автор дал такое название стиху, сравнивая его с музыкальным произведением.
Творчество Игоря Северянина сильно отличается от творений его современников. В нем больше стремления к новизне, смелости. Сейчас стихотворение «Увертюра» актуально как никогда раньше. Неприятие жизни по навязанным стереотипам, равно как и бессмысленной гонки за модой, явились для автора импульсом для создания этого шедевра литературы.
Поэт, который любил в стихах и в жизни, и с легкостью своими рифмами покорял женские сердца - искал женщину своей мечты всю жизнь, и каждый раз влюблялся страстно, без остатка, восхищался многими женщинами и осыпал их дифирамбами. "Любовь! ты - жизнь, как жизнь - всегда любовь" - таким он видел смысл жизни, и женщины отвечали ему любовью: "Все мои принцессы - любящие жены, Я, их повелитель, любящий их муж. Знойным поцелуем груди их прожжены, И в каскады слиты ручейки их душ". "Тринадцатая"
Прекрасно помню, как в детстве меня буквально заворожили строки из
книги воспоминаний Михаила Арго, посвященные малоизвестному в то время Игорю Северянину.
"Как правило, актерское чтение стихов существенно отличается от авторского. ...Поэты по большей части перегибают палку в сторону напевного произнесения, жертвуя смыслом, содержанием и сюжетом своих стихов во имя благозвучия и напевности. По свидетельству современников, именно так читал свои стихи Пушкин, а до него многие поэты, начиная с Горация и Овидия.
Так же распевно, пренебрегая внутренним смыслом стиха, совершенно однотонно произносил свои произведения Игорь Северянин. Большими аршинными шагами в длинном черном сюртуке выходил на эстраду высокий человек с лошадино-продолговатым лицом; заложив руки за спину, ножницами расставив ноги и крепко-накрепко упирая их в землю, он смотрел перед собою, никого не видя и не желая видеть, и приступал к скандированию своих распевно-цезурованных строф. Публики он не замечал, не уделял ей никакого внимания, и именно этот стиль исполнения приводил публику в восторг, вызывал определенную реакцию у контингента определенного типа. Все было задумано, подготовлено и выполнено.
"Королева игра-а-ала в башне замка Шопе-э-на, И, внимая Шопе-эну, полюбил ее паж!"
Конечно, тут играла роль и шаманская подача текста, и подчеркнутое безразличие поэта, и самые зарифмовки. Закончив чтение, Северянин удалялся все теми же аршинными шагами, не уделяя ни поклона, ни взгляда, ни улыбки публике, которая в известной своей части таяла, млела и истекала соками преклонения перед «настоящей», «чистой» поэзией".
Правда, в отличие от большинства моих современников, с поэзией Северянина я была знакома. Моя бабушка бережно хранила целую тетрадь аккуратно переписанных стихов, которые действительно завораживали немыслимыми образами, типа:
"Моя дежурная адъютантесса,
Принцесса Юлия де Вианто,
Вмолнилась в комнату, быстрей экспресса…"
И так далее, и тому подобное. Между прочим, широко цитируемые "ананасы в шампанском" - это тоже изобретение Северянина. Его современники бывали, скажем так, обескуражены, когда в ресторане он заказывал… рюмку водки с соленым огурцом. Здравый смысл и простота - типичные качества Тельца не могли не проявиться хотя бы в этом.
Принято думать, что всероссийская слава Игоря Северянина пошла со знаменитой обмолвки Толстого о ничтожестве русской поэзии. В 1909 г. некий журналист привез одну из брошюр Северянина в Ясную Поляну и прочитал
стихи из нее Льву Толстому. Сиятельного графа и убежденного реалиста резко возмутило одно из "явно иронических" стихотворений - «Вонзите штопор в упругость пробки, и взоры женщин не будут робки», - и он разнес поэта в пух и прах. После чего, говоря словами самого поэта, "всероссийская пресса подняла вой и дикое улюлюканье, чем и сделала меня сразу известным на всю страну... С легкой
руки Толстого, меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них, - в вечерах, а может быть, и в благотворителях, — участие", — вспоминал позднее поэт.
Но, как ни парадоксально, благодаря этому имя будущего кумира эстрад и редакций замелькало на страницах газет. Но давайте обо всем по порядку.
Игорь-Северянин (Игорь Васильевич Лотарев) родился 16 мая 1887 г. в Петербурге. Мать его происходила из известного дворянского рода Шеншиных, к коим принадлежал и, нити родства связывали ее с Фетом, Карамзиным, Коллонтай. Стихи начал писать в 8 лет. Впервые опубликовался в журнале "Досуг и дело" за 1905 год: там под фамилией Игорь Лотарев было помещено стихотворение "Гибель Рюрика". Псевдоним появился позднее.
Кстати, сам Игорь-Северянин писал его именно через дефис: как второе имя, а не фамилию. Имя Игорь было дано ему по святцам, в честь святого древнерусского князя Игоря Олеговича; приложение "Северянин" делало псевдоним близким к "царственным" именам и означало место особенной любви. Но традиция писать "Северянин" как фамилию закрепилась так же, как традиция толковать поэта односторонне по его "экстазным" стихам.
Первая любовь Игоря Северянина была его кузиной. Елизавета Лотарева была старше своего родственника на пять лет, ей только что исполнилось… семнадцать. Они проводили летние месяцы в семейной усадьбе, играли, спорили и говорили обо всем на свете. И были счастливы. Позднее Игорь посвятил своей возлюбленной несколько прекрасных стихов, но после пяти лет полу-дружбы, полу-любви Елизавета вышла замуж. Брачная церемония травмировала слишком впечатлительного поэта, ему стало дурно в церкви.
Настоящее чувство пришло немного позже. В 1905 году состоялась встреча, оставившая неизгладимый отпечаток на жизни и творчестве поэта. С Евгенией, тогда еще Женечкой Гуцан. Была она на редкость хороша собой: стройная, с роскошными золотыми вьющимися волосами. Игорь, влюбившись, придумал своей юной подруге новое имя Злата и задарил стихами. Больше задаривать было нечем... Кто он был? Всего лишь восемнадцатилетний юнец, без образования, без специальности и без гроша в кармане. Но при этом крайне уверенный в себе, ничуть не сомневающийся, что совсем скоро будет богат и известен...
"Я - гений, Игорь Северянин!"
И вдруг Евгения забеременела, а о женитьбе не могло быть и речи. И она стала содержанкой, что дало повод поэту патетически воскликнуть:
"Ты ко мне не вернешься, даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки…"
"Дочурку" Северянин увидел лишь шестнадцать лет спустя. Тамара стала балериной и была очень похожа на него, ничего не унаследовав от красавицы-матери. Но у Игоря Васильевича тогда уже была своя, другая семья. Романтического примирения-воссоединения не состоялось…
…В конце жизни, когда пришла пора подводить итоги, Игорь Васильевич, оглядываясь назад, с грустью признался самому себе, что в ранней молодости ему очень мешали правильно воспринимать людей и "глупая самовлюбленность", и "какое-то скольженье по окружающему". И это относится и к друзьям, которых он недооценил, и к женщинам: "в последнем случае последствия бывали непоправимыми и коверкали жизнь, болезненно и отрицательно отражаясь на творчестве". Поскольку эта запись сделана в дневнике, когда он непоправимо и навсегда расстался с двумя "недооцененными" им женщинами - своей первой любовью Евгенией и единственной законной женой эстонкой Фелиссой Круут, можно предположить, что приведенная выше сентенция относится именно к ним.
Но до всего этого было еще очень далеко. А тогда, Северянин вошел в моду. В 1911 г. Валерий Брюсов, тогдашний поэтический мэтр, написал ему дружеское письмо. Другой мэтр символизма, Федор Сологуб, принял активное участие в составлении первого большого сборника Игоря Северянина "Громокипящий кубок" (1913), сопроводив его восторженным предисловием. А современники бывали откровенно шокированы действительным бытом "святозарного", на поэтических выступлениях которого обезумевшие от восторга поклонницы кидали к его ногам бриллианты и золотые украшения.
"Из мемуаров Георгия Иванова "Петербургские зимы":
Была весна 1911 года. Мне было семнадцать лет. Я напечатал в двух-трех журналах несколько стихотворений, завел уже литературные знакомства с Кузминым, Городецким, Блоком, был полон литературой и стихами. Имени Северянина я до тех пор не слышал. Но, роясь однажды на «поэтическом» столике у Вольфа, я раскрыл брошюру страниц в шестнадцать, на задней стороне обложки которой объявлялось, что Игорь Северянин принимает молодых поэтов и поэтесс - по четвергам, издателей по средам, поклонниц по вторникам и т. д. Все дни недели были распределены и часы точно указаны, как в лечебнице.
Я прочел несколько стихотворений. Они меня «пронзили»... Чем, не знаю. Однако, я не сразу решился пойти "на прием к мэтру". Как держаться, что сказать? Еще одно обстоятельство смущало меня: несомненно, человек, каждый день принимающий посетителей разных категорий, стихи которого полны омарами, автомобилями и французскими фразами,— человек блестящий и великосветский. Не растеряюсь ли я, когда, когда надменный слуга в фиалковой ливрее проведет меня в ослепительный кабинет, когда появится сам Игорь Северянин и заговорит со мной по-французски с потрясающим выговором?.. Но жребий был брошен, извозчик нанят, отступать было поздно...
Игорь Северянин жил в квартире № 13. Этот роковой номер был выбран помимо воли ее обитателя. Так нумеровалась самая маленькая, самая сырая, самая грязная квартира во всем доме. Ход был со двора, кошки шмыгали по обмызганной лестнице. На приколотой кнопками к входной двери визитной карточке было воспроизведено автографом с большим росчерком: Игорь Северянин. Я позвонил. Мне открыла маленькая старушка с руками в мыльной пене. «Вы к Игорю Васильевичу? Обождите, я сейчас скажу»... Мы проговорили весь вечер, поочередно читая друг другу стихи. С этого дня началось наше знакомство.
Моя дружба и Игорем Северяниным, и житейская, и литературная, продолжалась недолго. Мы расстались, когда он был в зените своей славы. Бюро газетных вырезок присылало ему по пятьдесят штук в день, сплошь и рядом целые страницы, полные восторгов или ярости (что, в сущности, все равно для "техники славы"). Его книги имели небывалый для стихов тираж, громадный зал городской Думы не вмещал всех желающих попасть на его "поэзо-вечера". Неожиданно сбылись все его мечты: Тысячи поклонниц, цветы, автомобили, шампанское, триумфальные поездки по России … это была самая настоящая, несколько актерская, пожалуй, слава".
Начавшаяся первая мировая война, пусть и не сразу, сменила общественные интересы, сместила акценты, ярко выраженный гедонистический восторг поэзии Северянина оказался явно не к месту. Сначала поэт даже приветствовал войну, собирался вести поклонников "на Берлин", но быстро понял ужас происходящего и опять углубился в личные переживания, заполняя дальше дневник своей души.
А 27 февраля 1918 г. на вечере в Политехническом музее в Москве Игорь-Северянин был избран «королем поэтов». Вторым был признан В. Маяковский, третьим - В. Каменский. На вечере присутствовал и Александр Блок, но никакого титула удостоен не был. Нам, знающим дальнейшее развитие истории, можно либо усмехнуться, либо пожать плечами. Кто сейчас помнит Каменского? Кто будет сравнивать Маяковского с Северяниным - "круглое с красным"? Но суд современников всегда менее объективен, нежели суд потомков.
Через несколько дней "король" уехал с матерью и своей "Музой музык" - гражданской женой Марией Домбровской - на отдых в эстонскую приморскую деревню Тойла, а в 1920 г. Эстония отделилась от России. Игорь Северянин оказался в вынужденной эмиграции, но чувствовал себя уютно в маленькой "еловой " Тойле с ее тишиной и покоем, много рыбачил. Довольно быстро он начал вновь выступать в Таллине (сейчас Таллинн) и других местах.
Важно подчеркнуть: Игорь Северянин не считал себя эмигрантом. Он говорил: "Я дачник с 1918 года". Он был уверен, что "дачное" пребывание в Тойла временно. Когда пройдет полоса гражданских и межнациональных войн, когда в России жизнь упрочится и установится твердый мир - он вернется в Петроград!
Тем не менее, 1920 году отношение Игоря Северянина к Эстонии углубляется, становится более весомым в плане постижения. Нужно, впрочем, сказать, что Эстония, как часть России, воспринималась им из Тойла поначалу поверхностно, преимущественно как ряд пейзажей. Естественная благодарность к "краю благословенному" за то, что он приютил его и близких в период революционного разгула со временем переросла в куда более сложное и прочное чувство. И, наконец, в Эстонии он нашел свою "королевочку"…
Со своей будущей женой, тогда еще гимназисткой, Северянин познакомился именно в Тойле. По-видимому, Игорь Васильевич увидел в случайной встрече небесное знамение. Мать, Наталья Степановна, единственная женщина, которая скрашивала его холостое житье-бытье (после того как подруга Игоря Васильевича, еще недавно вроде бы влюбленная и нежная, готовая на любые жертвы ради их взаимного счастья, не выдержав испытания захолустьем, ушла от него), была совсем плоха, местный доктор сказал: безнадежна... И вот судьба, словно бы сжалившись, посылала ему эту строгую девочку, чтобы, тридцатичетырехлетний поэт не остался в тоскливом одиночестве.
Похоронив матушку, которая скончалась 13 ноября 1921 года, Северянин скоропалительно, и сорока дней не минуло со дня похорон, спасаясь от ужаса одиночества на чужбине, «осупружился». Да, в высокой, слишком прямой и для ее девятнадцати чересчур уж серьезной "эсточке", ученой дочке деревенского плотника, не было элегантной рафинированности Марии Домбровской, которую он назвал в посвящении к "Громокипящему кубку" - "Моей тринадцатой и, как Тринадцатой, моей последней", и с которой он прожил вместе шесть с половиной лет.
В Фелиссе, нежно названной им «Фишкой», вообще не было ничего из того, что пленяло Северянина в женщинах — игры, кокетства, легкости, изящества. Зато имелось, и с лихвой, то, чего хронически недоставало как предыдущим, так и последующим дамам его выбора: основательный, практичный ум, твердость характера, а главное — врожденный дар верности. Такого надежного товарища, терпеливого и выносливого, о его изменчивой и трудной судьбе больше уже не будет.
"Любовь беспричинна" - считал поэт, поэтому и восхищался многими женщинами, хотя одновременно с дифирамбами осыпал их многочисленными упреками: в корыстолюбии, бездуховности, меркантильности. Молодая жена была совершенно лишена всех этих недостатков, хотя впоследствии именно это Северянин и поставил ей в вину. Тельцы предпочитают покровительствовать сами, а не быть под чьей-либо опекой.
С Фелиссой поэт прожил 16 лет и это был единственный законный брак в его жизни. За ней Игорь-Северянин был как за каменной стеной, она оберегала его от всех житейских проблем, а иногда и спасала. Перед смертью Северянин признавал разрыв с Фелиссой в 1935 году трагической ошибкой. Ей он посвятил около двухсот стихотворений, в том числе "Поэзу голубого вечера" и "Поэзу счастья".
"Когда тебя я к сердцу прижимаю,
И твоего капота тлеет тюль,
Могу ли я не радоваться маю
И пережить любимую могу ль?"
Вообще 1921 год стал в судьбе поэта переломным. Меняются его политические устремления, о чем свидетельствуют его новые стихи. Налаживаются его связи с соседними странами. Он принял эстонское гражданство. Нельзя сбросить со счетов и того весомого факта, что, женившись на эстонке, Северянин из "петербургского дачника" превращался в жителя Тойла.
Игорь-Северянин по-прежнему много писал: в 1919-1923 гг. выходят 9 новых книг. С 1921 года поэт гастролирует и за пределами Эстонии: 1922 год - Берлин, 1923 - Финляндия, 1924 - Германия, Латвия, Чехия... Но все же большую часть времени Северянин проводил в Тойла, за рыбной ловлей.
Да и время его, по-видимому, безвозвратно прошло: у русскоязычных эмигрантов были другие проблемы, в Советском Союзе поэта давным-давно забыли, настолько неактуальны оказались его королевы, гризетки и ландо. Да и ему самому в вечном поиске средств к существованию было уже не до пажей и будуаров.
Вообще тема о попытках поэта вернуться на родину в печати не рассматривалась. Все комментарии по этому вопросу до крайности скудны и едины в следующей формулировке: "Северянин встретил местную молодую девушку, сделал ей предложение, женился и этим предопределил свою судьбу". На этом тема была исчерпана.
Между тем творчество поэта, его переписка, а также воспоминания современников дают возможность проникнуть в полную драматизма жизнь его вне родины, где решительная попытка вернуться в Россию в силу ряда обстоятельств преобразовалась в несбыточные надежды о таком возвращении, а присоединение Эстонии к России выпятило очевидный факт: северянинские
стихи не вписывались в советскую литературу предвоенных лет.
Игорь Северянин как поэт, похоже, всегда жил в двух измерениях: реальная жизнь, где его постоянно ожидали удары и из которой он постоянно пытался бежать, и мечта, сказка, которую он создавал на свою потребу и в которой всегда находил себе удобное место. В созданном им мире королев и пажей он выбрал себе роль пажа, затем наступила очередь придуманной им страны, где люди жили по принципам, исповедуемым им самим. А на смену ей пришла сказочная Россия с цыганами и разбойниками, с хмельными брагами, избяными бабами и т.п. В этой сказочной России было все возможно, даже возврат поэта. Реальная жизнь оставляла мало времени для сказок.
Но он еще не испил свою горькую чашу до дна: за шестнадцать лет слова "пора домой" потеряли у него свою действенность, обветшали и постарели, как и их автор. Слишком много теперь связывало Северянина с Эстонией. В 1935 году он оставил жену и стал жить со своей новой спутницей - Верой Коренди, мило переименованную им в “Струйку Токая” из-за того, что она всю свою жизнь искала тот единственно верный вариант легенды, при котором "струйка Токая не прольется мимо оскорбляемого водкой хрусталя".
Постаревший, нервный и больной, он стал тяжелой ношей для молодой женщины. Не пограничный шлагбаум стоял у него на пути, а иностранное гражданство, не расторгнутый брак, болезни и наконец - неопределенность будущего на родине не оставляли практически никакого выхода.
"Стала жизнь совсем на смерть похожа:
Все тщета, все тусклость, все обман.
Я спускаюсь к лодке, зябко ёжась,
Чтобы кануть вместе с ней в туман..."
К концу 1939 года судьба Эстонии была предрешена: ей предстояло войти в состав СССР. Северянин знал об этом и, как кажется, чтобы оправдаться перед новым жестоким режимом, написал стихотворение "Наболевшее" - покаянная исповедь перед новой властью и перед читателем.
С присоединением Эстонии формальное возвращение Северянина на родину состоялось. Но неосуществленным оставалось его возвращение как поэта. Друзья безуспешно пытались убедить различные редакции опубликовать
стихи Северянина. В 1940 поэт признается, что "издателей на настоящие
стихи теперь нет. Нет на них и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю".
На пороге стояли война и оккупация Эстонии. 20 декабря 1941 года Северянин скончался. Поэт похоронен в Таллине. На памятнике помещены его строки:
"Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!"
После войны понадобилось еще тридцать лет, чтобы на родине поэта появился сборник его стихов.
Светлана МАРЛИНСКАЯ.
Оригинал записи и комментарии на
"Игорь Северянин - форель культуры. Эта ироничная, капризно-музыкальная рыба, будто закапанная нотами, привыкла к среде хрустальной и стремительной. Как музыкально поэт пишет о России: "На реке форелевой уток не расстреливай"
Андрей Вознесенский
В конце 1941 года, когда немцы оккупировали Прибалтику, гражданин Эстонии русский поэт Игорь Северянин (настоящее имя - Игорь Васильевич Лотарев) был очень болен. Его телеграмма в Москву М.И.Калинину, с просьбой помочь эвакуироваться в советский тыл осталась без ответа, и 20 декабря 1941 г., пятидесяти трех лет от роду Игорь Северянин скончался от сердечной недостаточности.
Имя Игоря Северянина сейчас мало кому известно. Это не удивительно по многим причинам.Советское время отпечатало на имени поэта слова "декадентщина", "северянинщина", его стихи были запрещены, как идеологически вредные. Первое неполное собрание соченений появилось в России лишь в 1996 году. Поэзия Игоря Северянина ещё ждёт своего читателя. И не случайно Андрей Вознесенский нашёл столь изысканные слова для оценки его творчества.
"Лирический ироник" - так сам поэт определил свой стиль в поэзии. Знаменитая строчка "Я, гений - Игорь-Северянин", которую многие считают программной, при внимании к контексту оказывается лишь озорной позой. Ведь в другом стихотворении он называет себя совсем по-другому:
…Я - соловей, я - сероптичка,
И песня радужна моя,
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края...,
а в сонете "Игорь-Северянин" говорит о себе так:
Он тем хорош, что он совсем не то,
Что думает о нем толпа пустая...
Тонкая, едва уловимая ирония часто выступает как один из "планов" стихотворения. Когда читатель не способен почувствовать этот план и воспринимает все буквально, нередко возникают казусы. Так происходило не раз со стихотворением "Увертюра" (чаще известным как "Ананасы в шампанском"), несмотря на открытую взору строку: "…Я трагедию жизни претворю в грезофарс". А сколько цыганщины было сотворено из этого стихотворения!
Удивительно вкусно, искристо, остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно. И берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован. Там кого-то побили.
Ананасы в шампанском! Это - пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка на Марс!
Начало второй строфы - звукопись времени с ворвавшимися в быт новыми, тогда магически звучавшими словами: аэроплан, экспресс, автомобиль… В нервном ритме стихотворения - ритм начала века. "Ананасы в шампанском" - ведь это символ времени, его неожиданность и острота, его открытия, его извивы и изыски, эксцентрическое соединение прежде несовместимого. Как сжато, как ярко и выразительно - гениально!
Но вот что пишет по поводу этого стихотворения известный литературовед В.П.Кошелев: "Прочитал я эту "Увертюру" и снисходительно пожал плечами. Глупость и претенциозность страшная… Но что-то во мне, наверное, осталось. И нет-нет, да приходила в голову совсем непоэтическая мысль: а неужели "ананасы в шампанском" - это действительно так вкусно.. Проверить это было несложно.., но я все как-то не решался. Боялся разочароваться, боялся перевести поэзию в быт... Потом попробовал - в стихотворении гораздо "вкуснее" .
В.П.Кошелев не одинок в подобных оценках. Поэт Николай Гумилев называл стихи Игоря Северянина "фантастической безвкусицей". Лев Николаевич Толстой, прочитав стихотворение "Хабанера-2":
Вонзите штопор в упругость пробки-
И взоры женщин не будут робки!..
с негодованием воскликнул: "И такую гнусность смеют считать за стихи?"
Публика ломилась на "поэзоконцерты" Игоря Северянина. Его стихи, его вдохновенный облик, его декламация нараспев действовали на слушателей магически. Иван Бунин писал, что Игоря Северянина знали не только все гимназисты, студенты, курсистки, молодые офицеры, но даже многие приказчики, фельдшерицы, коммивояжеры, юнкера, не имевшие в то же время понятия, что существует такой русский писатель Иван Бунин".
Но у Игоря Северянина были и другие почитатели. Он был завсегдатаем и любимцем петербургского литературного салона Федора Сологуба. О его высоком поэтическом даровании говорили и писали Валерий Брюсов, Федор Сологуб, Константин Фофанов, посвятившие ему восторженные стихи, Александр Блок, Осип Мандельштам, критиковавший его с позиций акмеизма, Ирина Одоевцева, Максим Горький, Владимир Маяковский, любивший читать стихи Игоря Северянина во время своих выступлений.
Наибольшей популярностью у широкой публики пользовались так называемые экстазные стихи:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
В начале XX столетия неудовлетворённость жизнью, предчувствие грядущих катастроф: войны и революции рождали у многих стремление уйти от реальности. Воображение поэта создаёт грёзовую страну Миррелию (по имени любимой поэтессы Мирры Лохвицкой). Миррелия была наполнена ветром времени, как и "Алые паруса" Александра Грина, его города Зурбаган и Гель-Гью, как романтические миры художника Константина Богаевского, таинственные - Александра Врубеля.
Экстазные стихи Игоря Северянина очень близки к творчеству Александра Вертинского. Замечательный шансонье даже написал на слова Северянина несколько песен. Но существенное различие между ними состоит в том, что, если песни Вертинского в основном звучат в одной и той же мелодраматической тональности, то экстазные стихи Игоря Северянина - только одна из граней блистающего бриллианта его творчества. Артистические перевоплощения Игоря Северянина настолько многообразны, что многие из его стихов кажутся написанными совершенно разными поэтами.
Конец XIX- начало XX века - время рождения нового мироощущения. Вслед за наукой, радикально изменившей представление о пространстве, времени и движении, искусство перестраивает свой взгляд на то, как мы видим мир и как надо его изображать. Это - время бунта в искусстве, время Авангарда, это время стиля "Модерн" с его изысканно-чувственной эклектичностью, соединяющей фантазию и реальность, Восток и Запад, архаику и современность.
Экстазные стихи Игоря Северянина были воплощением стиля "Модерн" в русской поэзии. Найденный этим стилем для изображения непрерывности движения, мотив воды - струящейся, изогнутой линии - трансформировался в словесные извивы, изгибы, неожиданные повороты. Льющиеся и поющие, завораживающие звуковые конструкции в поэзии Игоря Северянина порой господствуют над смыслом.
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной вы проходите морево.
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева
А дорожка песочная от листвы разузорена
Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.
Известно, что восьми-девятилетним ребенком будущего поэта водили на все оперные спектакли Мариинского театра. Он был зачарован музыкой, голосами Шаляпина, Собинова и других блистательных артистов. "Удивительно ли, что стихи мои стали музыкальными", - пишет Северянин.
Но удивительно другое: на стихи Северянина написано очень мало музыки. Широко известен, пожалуй, только один романс С.В. Рахманинова "Маргаритки".
В 1941 году Игорь Северянин объявляет себя эго-футуристом. С ним - три единомышленника. Этим "эго", то есть "Я", он дистанцирует себя от остального футуризма, решительно объявившего классику "мертвым грузом". Был издан Манифест, а в поэтическом сборнике "Громокипящий кубок" провозглашены принципы эго-футуризма. Вспоминая об этом Манифесте в 1924 году, Северянин пишет: "Просто мы пытались в нем доказать… что в мире есть только одна бесспорная истина - душа человеческая как составная часть Божества".
Главное, что объединяло Северянина с другими футуристами, это утверждение права на свободное словотворчество, требование обновления слова, рифмы, ритма.
Теперь повсюду дирижабли
Летят, пропеллером ворча,
И ассонансы, точно сабли,
Рубнули рифму сгоряча!
Мы живы острым и мгновенным,-
Наш избалованный каприз
Быть ледяным, но вдохновенным
И что ни слово, то сюрприз.
Вообще говоря, эго-футуристические декларации Игоря Северянина очень условны. Его творчество не вписывается ни в одно из литературных направлений времени. Да так ли это важно? Ведь главное в искусстве во все времена - выдающиеся произведения и яркие личности.
Но как бы ни противопоставлял Авангард свою новизну классике, рано или поздно без классики он обойтись не может. Это проявляется во многих аспектах. Но здесь нас интересует один: любопытно, что, к примеру, и символист Андрей Белый, и эго-футурист Игорь Северянин в зрелом периоде творчества вдруг обнаруживают тягу к простоте пушкинского стиха с его разговорными интонациями. "Чем проще стих, тем он труднее", - замечает Северянин. "Пишу роман онегинской строкой", - сообщает он в одном из писем 1923 года. Именно онегинской строкой написана в 1925 году поэма "Колокола собора чувств", где с легкостью, изяществом, очаровательным юмором описана поездка футуристов в Крым на Олимпиаду футуризма. Во вступлении к поэме есть строфа:
И после Белого и Блока,
Когда стал стих сложней, чем танк.
Влюбленный в простоту глубоко,
Я простотой иду va bangue
Но именно здесь, в понимании простоты и происходит принципиальное расхождение между Игорем Северяниным и такими поэтами как Анна Ахматова, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Борис Пастернак. Если простота для Игоря Северянина - это движение к Пушкину - назад, то названные поэты, стремясь к простоте, шли к Пушкину - вперед, как бы по спирали. Марина Цветаева пишет: "Влияние всего Пушкина целиком? О, да. Но каким оно может быть, кроме освободительного? Приказ Пушкина 1820 года нам, людям 1929 года, только контрпушкинский. Лучший пример "Темы и вариации" Пастернака. Дань любви к Пушкину и полной свободы от него. Исполнение пушкинского желания".
Именно эти поэты прокладывали столбовую дорогу русской поэзии. Игорь Северянин оказался несколько в стороне от нее. Он не смог уловить главных ритмов грядущего времени.
Это было обусловлено рядом причин. Во-первых, можно утверждать, что в последующие годы для развития поэзии эго-футуристические принципы оказались менее "сильными", чем, например, акмеистические с их требованием очень строгого жёсткого отбора слов в до-предела-сжатой строфе. Во-вторых, волна необычайной популярности среди невзыскательной публики, как это бывает, могла вызвать встречную волну забвения. И наконец, если для названных поэтов 20-е годы были годами необычайного творческого подъема, то Игорь Северянин с 1918 года и практически до конца дней своих находился в страшной духовной изоляции.
В 1918 году он уезжает на дачу в Эстонии и остается там навсегда, оторванный от прежней литературной среды. Его стихи здесь никому не нужны, а "всякая лирика, - по справедливому выражению М.М.Бахтина, - существует только в атмосфере принципиального звукового неодиночества".
Но тут возникает кощунственная мысль. А, быть может, для поэзии это и хорошо, что Игорь Северянин остался в своей неповторимой цельности таким, каким он был всегда: "поэтом с открытой душой", - как говорил Блок, поэтом "с душой-небожительницей", - по словам Одоевцевой, поэтом-дитя с удивительно восторженным восприятием мира.
Любовь! Россия! Солнце! Пушкин! -
Могущественные слова!…
И не от них ли на опушке
Нам распускается листва!
И молодеет не от них ли
Стареющая молодежь?…
И не при них ли в душах стихли
Зло, низость, ненависть и ложь!…
Все самое прекрасное для поэта навсегда осталось связанным с Россией: любовь, солнце, Пушкин. Он посвятил Родине множество проникновенных стихотворений. В стихотворении 1914 года "Родник" поэт сравнивает Россию с чистой, "неисчерпываемой" струей родника. Но его отношение к России никогда не было "ура-патриотическим". Он любит ее, как любят порой больного ребенка:
Бывают дни, я ненавижу
Свою отчизну, мать свою.
Бывают дни, ее нет ближе
Всем существом ее пою...
Особенно часто и остро тема России звучит во время эмиграции.
О России петь - что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам...
О России петь - что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать...
О России петь - что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть.
Уже в конце 1918 г. в Тойла он пишет:
Вот уж год я живу как растенье, Спасаясь от ужасов яви…
Спасение было только в любви: к жизни, к поэзии, к женщине: "Любовь - ты жизнь, как жизнь - всегда любовь".
В 1927 году в стихотворении "Десять лет" Игорь Северянин подводит итог своему духовному одиночеству:
Десять лет - грустных лет! - как заброшен в приморскую глушь я,
Труп за трупом духовно родных. Да и сам полутруп.
Десять лет - страшных лет! - удушающего равнодушья
Белой, красной - и розовой! - русских общественных групп
Десять лет - тяжких лет! - обескрыливающих лишений,
Унижений щемящей и мозг шеломящей нужды.
Десять лет - грозных лет! - сатирических строф по мишени
Человеческой бесчеловечной и вечной вражды.
Десять лет - страшных лет! - отреченья от многих привычек,
На теперешний взгляд - мудро трезвый - не нужно дурных.
Но зато столько ж лет рыб, озер, перелесков и птичек
И встречанье у моря ни с чем не сравнимой весны!
Но зато столько ж лет, лет невинных, как яблоней белых,
Неземные цветы, вырастающие на земле,
И стихов из души, как природа, свободных и смелых,
И прощенья в глазах, что в слезах, и - любви на челе!
Поселок Тойла, где жил поэт был расположен на высоком, поросшем соснами, песчаном берегу Финского залива. Здесь в 1921 году он женился на дочери местного плотника. Фелисса Круут была красива, подстать ему высоким ростом, умна. Одинаково хорошо говорила и писала стихи на эстонском и русском языках. Выступала с чтением стихов. Вместе с Игорем Северяниным они создали "Антологию эстонской поэзии за 100 лет".
Моя жена всех женщин мне дороже
Величественною своей душой.
Всю жизнь, всю власть изведать ей, дай Боже,
Любви моей большой.
В 1922 году у них родился сын. Северянин назвал его Вакхом, сумев каким-то образом убедить священника, что такое имя в святцах есть.
Но ни рождение сына, ни любовь прекрасной женщины не могли заглушить тягостных мыслей о его положении нахлебника в семье тестя.
Из писем Августе Барановой: "сижу… часто без хлеба, на одном картофеле - наступают холода, дров нет, нет и кредитов…", "побочными способами зарабатывать не могу, ибо болен теперь окончательно" (1925).
Поездки за границу для литературного заработка "…при громадных затратах, нервов и энергии не оправдывают себя". (1937)
Литературная среда Эстонии была чужда поэту, хотя ему как классику в 1926 - 31 г.г. и 1937 - 40 г.г. назначают государственную субсидию, на которую, однако, едва ли можно было свести концы с концами.
И все же творчество Игоря Северянина в Тойле не прекращается. Стихотворения 1918 - 1919 г.г. составили 3 книги. В 1920 - 26 г.г. он пишет стихи, поэмы и роман в стихах. Многие стихи так же выразительны и даже более отточены, в них больше мудрости.
Однако интерес к ним угасает, и связано это не только с местной публикой - после войны 1914 года, разрушившей привычный уклад жизни, лирика вообще воспринимается как нечто неестественное.
Марина Цветаева, Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Анна Ахматова в этом отношении испытывали те же трудности, но они искали новые возможности для творчества. Почвой для этого стал трагический опыт их жизни, которого у "дачника" Северянина при всех его трудностях всё же не было...
В начале 40-х годов Игорь-Северянин перестал записывать стихи. Он не видел в этом смысла. По его выражению, он делал им аборт.
Нужда, тяжелые болезни, взаимное раздражение в семье - в 1931 году в жизнь Северянина врывается другая женщина. Вера Коренди (Коренева, урожденная Запольская) с 15 лет была романтически увлечена поэзией Игоря Северянина и внушила себе, что ее назначение - быть рядом с поэтом, создавать ему условия для творчества. В 1931 году она написала поэту письмо, поразившее его безукоризненной орфографией и стилем. В 1935 году после очередной размолвки с Фелиссой он переехал к Вере в Таллинн. В 1940 году он посвятил ей стихотворение "Последняя любовь":
Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая
В оскорбляемый водкой хрусталь,
И вздохнул я словами: "Так вот ты какая,
Вся такая, как надо". В уста ль
Поцелую тебя иль в глаза поцелую
Точно воздухом южным дышу.
И затем, что тебя повстречал я такую,
Как ты есть, я стихов не пишу.
Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая
Ошибаясь, моля и грозя.
Но писать после слов вроде: "Вот ты какая!
Вся такая, как надо!" - нельзя.
Тем не менее, самое последнее стихотворение было адресовано Фелиссе. Там есть такая строфа:
Нас двадцать лет связует - жизни треть,
И ты мне дорога совсем особо;
Я при тебе хотел бы умереть:
Любовь моя воистину до гроба.
Литература
1 Игорь Северянин. Стихотворения. М. Советская Россия, 1968. Вступ. статья В.П.Кошелева, стр. 7
2 И.Одоевцева. На берегах Сены.
3 Цит. по: Игорь Северянин. Стихотворения М. Советская Россия, 1968, стр. 17
4 Игорь-Северянин. Собрание сочинений в 5 томах, том 5 СПб, "Logos", 1996г. стр. 69.
5 Марина Цветаева об искусстве. М. Искусство, 1997. Из очерка "Наталья Гончарова" с. 174
___________________
Боровская Наталья Ивановна
„УВЕРТЮРА. АНАНАСЫ В ШАМПАНСКОМ”
Игорь Васильевич Лотарев/ Северянин (1887-1941 г.)
Перевод с русского языка на болгарский язык: Красимир Георгиев
Ананаси в шапманско! Ананаси в шампанско!
Удивително вкусно, искрометно, добро!
Цял съм в нещо норвежко! Цял съм в нещо испанско!
Вдъхновен съм от порив! И заострям перо!
Хвъркат аероплани! Пърхат автомобили!
Ветросвирят експреси! Платноходи свистят!
Някой тук е целуван! Там са някой пребили!
Ананаси в шампанско – пулс с вечерния свят!
В група с нервни девойки, в обществото им дамско,
аз бедите житейски претворих в блянофарс...
Ананаси в шампанско! Ананаси в шампанско!
От Москва – в Нагазаки! От Ню Йорк – чак до Марс!
Ударения
УВЕРТЮРА. АНАНАСИ В ШАМПАНСКО
Анана́си в шапма́нско! Анана́си в шампа́нско!
Удиви́телно вку́сно, искроме́тно, добро́!
Ця́л съм в не́што норве́жко! Ця́л съм в не́што испа́нско!
Вдъхнове́н съм от по́рив! И зао́стрям перо́!
Хвъ́ркат аеропла́ни! Пъ́рхат автомоби́ли!
Ветросви́рят експре́си! Платнохо́ди свистя́т!
Ня́кой ту́к е целу́ван! Там са ня́кой преби́ли!
Анана́си в шампа́нско – пу́лс с вече́рния свя́т!
В гру́па с не́рвни дево́йки, в обштество́то им да́мско,
аз беди́те жите́йски претвори́х в блянофа́рс...
Анана́си в шампа́нско! Анана́си в шампа́нско!
От Москва́ – в Нагаза́ки! От Ню Йо́рк – чак до Ма́рс!
Превод от руски език на български език: Красимир Георгиев
Игорь Северянин
УВЕРТЮРА. АНАНАСЫ В ШАМПАНСКОМ
Удивительно вкусно, искристо́ и остро́!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
УВЕРТЮРА. АНАНАСИ У ШАМПАНСЬКОМУ (переклад на українську мову: Николай Сысойлов)
Дивно смачно і гостро – мов би в іскрах нутро!
На мені щось норвезьке! На мені щось іспанське!
Надихаюсь поривно! І берусь за перо!
Скрекіт аеропланів! Гуркіт автомобілів!
Вітро-присвист експресів! Крилоліт буєрів!
Там – когось цілували! Десь – когось-то побили!
Ананаси й шампанське.. – це як пульс вечорів!
Для дівчаток нервових, – в колі ревнощів дамських, –
Я з життєвих трагедій.. сотворю мрію-фарс...
Ананаси й шампанське! Ананаси й шампанське!
Із Москви – в Нагасакі! Із Нью-Йорка – на Марс!
---------------
Руският поет, писател, драматург и преводач Игор Северянин (Игорь Васильевич Лотарёв) е роден на 4/16 май 1887 г. в Петербург. Първите му поетични публикации са от 1904 г. Превежда поезия от френски, естонски, полски и югославски поети. Привърженик е на литературното направление егофутуризъм. Автор е на стихосбирките „Громокипящий кубок” (1913 г.), „Ананасы в шампанском” (1915 г.), „Соловей” (1923 г.), на автобиографичния роман в стихове „Колокола собора чувств” (1925 г.), на сборника „Медальоны” (1934 г.), проникнат от любов към родината, на произведенията „Зарницы мысли” (1908 г.), „А сад весной благоухает” (1909 г.), „Интуитивные краски” (1910 г.), „Весенний день” (1911 г.), „Качалка грёзэрки” (1912 г.), „С крестом сирени” (1913 г.), „Златолира” (1914 г.), „Victoria regia” (1915 г.), „Поэзоантракт” (1915 г.), „Собрание поэз” (1918 г.), „За струнной изгородью лиры” (1918 г.), „Поэзо-концерт” (1918 г.), „Creme de Violettes” (1919 г.), „Puhajogi” (1919 г.), „Вервэна” (1920 г.), „Менестрель” (1921 г.), „Миррэлия” (1922 г.), „Падучая стремнина” (роман в стихове, 1922 г.), „Плимутрок” (комедия, 1922 г.), „Фея Eiole” (1922 г.), „Трагедия титана” (1923 г.), „Роса оранжевого часа” (1925 г.), „Рояль Леандра” (роман в стихове, 1925 г.), „Классические розы” (1931 г.), „Адриатика” (1932 г.) и др. След 1918 г. живее в Естония. Умира на 20 декември 1941 г. в Талин.
«Увертюра» Игорь Северянин
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолёт буеров!В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!
«Увертюра (Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!)» – одно из самых известных произведений Игоря Северянина (1887–1941). В нём проявились все яркие черты созданного им жанра эгофутуризм. Это оригинальное литературное течение отразило неудержимую тягу к новому, характерное для многих творческих людей в начале XX века. Попробуем проследить, как это стремление отразилось в данном стихотворении.
На первый взгляд это произведение кажется совершенно обыкновенным. У него несложная структура – три четверостишия с перекрёстной рифмовкой (abab). Стихотворный размер – анапест с допущениями (в некоторых стопах четыре слога вместо трёх). Однако стоит вчитаться в строки, как становится ясно, что читатель имеет дело с языком будущего.
Первые же строки стихотворения заряжают энергией и задором. Поэт использует громкий рефрен «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!», а затем описывает свои ощущения от этого нетривиального лакомства: «удивительно вкусно, искристо и остро». Вслед за автором и читатель может почувствовать то же самое благодаря эффектной аллитерации. Строки так и лучатся от звуков «с», «ст», «стр».
Нетрудно оценить и цвета, представленные в произведении: «Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!»
И мы представляем себе модного молодого человека, сочетающего в своём наряде, например, уютный скандинавский свитер с пёстрыми испанскими брюками. В этой строфе ярко проявляется тенденция к эгоизму. Поэт без скромности привлекает внимание к себе, часто повторяя «я».
Вторая часть термина «эгофутуризм» выражена в следующем четверостишии:
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!
Устремлённость в будущее здесь обнаруживается в дерзком словотворчестве. Автор сочиняет новые слова, сочетая корни из уже существующих, чтобы отразить экспрессию, динамизм явлений, которые хочет показать. Так рождаются «крылолёт», «ветропосвист», облегчающие воображению задачу. Ведь вещи, о которых говорит поэт, хоть и известны, но мало распространены. В самом деле, трудно представить себе, чтобы в 1915 году автомобильное движение было настолько бурным, чтобы характеризоваться словом «беги».
В третьей строфе кипучесть богемной жизни, раскрытая в стихотворении, идёт на спад. Поэт словно приподнимает завесу неуёмного всеобщего веселья, чтобы показать, что за ней скрыто: «Я трагедию жизни претворю в грёзофарс…»
Читатель видит новое выражение, которое в полной мере отражает суть творческой элиты. Автор показывает, что за мечтами, иллюзией счастья всегда стоит человеческая драма. Но он не намерен падать духом, поэтому в последней строке звучит оптимистичный призыв: «Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!»
